Журнал "Колодец" > Круги на воде

ОСТАВАТЬСЯ ЖИВЫМ

Я вам не буду объяснять, кто такой Ермен и какие у него песни. Захотите - услышите, а услышите - поймете. Про себя скажу, что увидеть этого человека воочию хотелось с тех пор, как в феврале 1997-го Пашка Клещъ, неизменный поставщик самописных кассет со всякой разной московской и прочей музыкой (той, которую он любит и считает нужным мне дарить) привез Ерменовский "Парашют Александра Башлачева", - не только Альбом года для меня (по произведенному впечатлению), но, наверно, самое значительное произведение андеграундного рока последних лет. Хотя любые ярлыки - "рок", "андеграунд", какие-то еще - тут, видимо, неуместны.
Ну, что ж, хотела - увидела. Очередная поездка в Москву на Наумовские концерты принесла мне и достаточно случайную встречу с Ерменом - на квартире все того же Клеща, под водку (а как же иначе?), пельмени, вкусом напоминавшие вату, обмазанную клейстером, в неуютной и холодной кухне; холостяцкое, походное, тусовочное жилье, полное кассет, инструментов и неубранных постелей.
Ермен оказался не таким, как его песни, - впрочем, было б странно, если бы оказался таким, потому что таким быть попросту нельзя: сгоришь, сдохнешь, кончишься от перегрузки, от сверхдозы эмоций. Ермен - высокий, стройный, очень молодой восточный мальчик, большеголовый, с дивной красоты длинными пальцами и тихим - в разговоре - голосом. Очень спокойный, немногословный, вежливый, вдумчивый. По крайней мере, таким он был у Клеща.
Интервью, кажется, не получилось. Мы оба были к нему не готовы, хотя Клещъ предупредил нас обоих. Ермен, - наверно, потому что ему вообще это не нужно, а я - потому что, искренне желая познакомиться, совершенно не представляла, о чем с ним в принципе говорить. Ведь, по большому счету, достаточно песен, а говорить вовсе не обязательно.
Однако есть кассета, побывавшая 20.11.1997 в Москве, мотавшаяся 45 минут в диктофоне, что стоял напротив Ермена, а на кассете звуки, складывающиеся в слова. Кому-то, возможно, эти слова окажутся нужнее, чем нам, там сидевшим. Так что - пусть будет.
А еще там был человек Марципан, не сказавший за все время ни единого слова.

­

Ермен Анти. Москва, 20.11.1997. Фото автора

- Давай начнем с того, что ты расскажешь о себе то, что ты считаешь важным рассказать о себе в данный момент.

Ермен: О себе? (пауза) Даже не знаю, что рассказывать. А что интересует?

- Меня-то всё интересует. Ну, скажем, какие жизненные позиции для тебя сейчас актуальны?

Ермен: Сейчас в Москву приехал из Актюбинска. Просто сбежал. Такая ситуация началась... наподобие той, что я в Москве сейчас увидел, что здесь творится.

- А что здесь творится?

Ермен: Творится какая-то такая небольшая грызня, которая, в принципе, смысла не имеет. У меня знакомых здесь много, и они к самым разным группировкам принадлежат.

- Ты имеешь в виду музыкантов?

Ермен: Ну да, музыкантов, в первую очередь. Группы, с которыми мы в свое время очень сильно общались. И группа моя распалась. Ну, как "распалась", - в принципе, группы как таковой никогда не было. Месяца по 3-4 был определенный состав, полгода от силы. Сейчас у нас там вообще все рухнуло, - вот вернусь домой, вообще не знаю, с кем конкретно играть. Даже фестиваль когда был, - был выбор между тем, чтоб набрать какую-то команду лабухов, чтобы с ними нормально отыграть, либо играть как обычно.

- И что в результате?

Ермен: В результате я сам отыграл. На гитаре. Набрал ритм-секцию... людей. А дальше что - даже не знаю. Действительно такой период произошел в жизни, что очень многое изменяется. Взгляды совершенно другие.

- У тебя жизненные позиции меняются?

Ермен: Позиции, наверно, у каждого меняются.

- А у тебя - в какую сторону?

Ермен: В сторону заморачивания очень сильного. То, что раньше казалось серьезным, превратилось в такие наивные вещи... Очень многое разрушилось, а многое создается на глазах. Я конкретно даже не знаю, чем дальше заниматься. Я не о том, что песни писать, а вообще что собой все дальше будет представлять. Раньше как казалось: есть группа, мы играем, ездим, поем песни. Кому-то это надо, нам это, в первую очередь, надо... А сейчас обломался на многом. На людях, в первую очередь.

- На тех, которые тебя окружают?

Ермен: Не только. То есть я про Актюбинск скажу: там раньше была очень большая компания друзей. Слушали музыку, потом начали играть, ездили, выступали, концерты играли. Каждый чего-то хотел. Со временем же многих жизнь обломала, и они начали уходить. Ежедневное предательство такое совершалось.

- Уходить - куда?

Ермен: Мы называем это "в бандеры". То есть в окружающий мир, какой он есть. Кто-то устроился на работу, кто-то обзавелся семьей...

- Достаточно экстремистская позиция: кто не живет как я, тот плохой.

Ермен: Ты не играешь! Поэтому я к тебе отношусь не так, как, например, к Клещу или, вот, к Марципану - тоже товарищ из Актюбинска уехал... А есть люди, которые первоначально от жизни чего-то хотели большего...

Клещъ: Я, может, несколько проясню ситуацию. Простой пример: вот человек играет, а потом начинает говорить: "Вместо того, чтобы концерт играть, я лучше пойду бабок заработаю".

Ермен: Да нет, Клещъ, это тоже неправильная позиция, дело не в том, что играешь...

Клещъ: Понимаешь, дело не в том, играешь или не играешь, можно одновременно работать в бандером не быть.

- То есть имеется в виду чисто моральный уход? Потому что жить-то можно по-всякому и при этом оставаться правильным человеком...

Долгая пауза.

Ермен: Останови, давай мы лучше выпьем.

Останавливаю. Пьют.

- Ну? Закончили мы на том, что люди уходят.

Ермен: Это вообще у многих случалось. Сколько у меня есть друзей - тех, кто играет, поет... Просто кто как на это реагирует. Я очень болезненно реагирую, когда близкие друзья, соратники, с которыми я занимался одним делом, вдруг бросают. То есть это не такое предательство, что он реально тебя предал, а насколько ты сам на это реагируешь. С другой стороны, - я себя ни поэтом не считаю, ни музыкантом никаким. Фо Мин, например, Аверьянов, Усов - вот они поэты. Они могут сесть и написать песню. Я так не могу. Вот ты последние мои песни не слыхала, - у меня просто реакция идет. С одной стороны, я понимаю, что это очень плохо, так нельзя жить, как я живу. Потому что... как бы тебе объяснить? Есть статья в "Золотом подполье" про Жарикова, что ли, там писали... про говно души. Помнишь? Я вот это не так понимаю, но все равно реакция болезненная. Я сам понимаю, что это нездоровые вещи, на самом деле так нельзя делать. Нормальному здоровому человеку.

- Есть такое понятие - отработка.

Ермен Анти. Москва, 20.11.1997. Фото автора

Ермен: Что под этим понимается?

- Когда человек проговаривает вслух или выражает в какой-то творческой форме то, что его волнует, беспокоит, и таким образом с этими вещами разбирается.

Ермен: Это не творчество. Я понимаю сам для себя прекрасно, что то. что делаю я, творчеством не является.

- По-твоему, творчество - это когда поэт с вдохновенной рожей?

Ермен: Да нет, причем тут вдохновенная рожа...

- Творчество - это процесс непознаваемый.

Ермен: Понимаешь, кто-то сидит там, познает. Я некоторые песни вообще никому никогда не пою. Не то, что стыдно петь, - я просто не хочу это людям показывать. Зачем? Поэтому и песни редко пою, когда мы вместе сидим с друзьями... очень редко случается. В основном, когда выпьешь... или попросят старые хиты.

- У меня есть знакомый, который вообще при людях не поет, только альбомы записывает.

Ермен: Так то альбомы! Живя в Питере, можно, наверно, часто записывать.

- Так он дома записывает.

Ермен: Дома... (пауза)

- Так ты говоришь, что то, что ты делаешь, - реакция?

Ермен: Это реакция.

- Ну, и чем она хуже того, чем занимается тот же Аверьянов? Какая разница, как это называть?

Ермен: А нет, здесь не бывает "хуже". Я в последнее время уже не отношусь так, что, мол, эта группа хорошая, эта плохая, этот человек хорошо пишет, а тот нехорошо. Такого нет. Я вижу, как люди живут. Нет групп, которые мне нравятся, есть конкретные люди. Вот в Питере - Аверьянов, он пишет песни, есть в Москве Усов, Сантим, они что-то делают... Меня интересует конкретно человек, хотя, встретившись, мы можем вообще не поладить.

- Ты не допускаешь, что человек в личном общении может проявлять себя совершенно иначе, чем в том, что он делает?

Ермен: Конечно, естественно, я сам точно такой. В быту один...

- Тогда как ты можешь по людям судить?

Ермен: Я не по людям сужу, а по песням, по тому, что они делают. Я вижу, что то, что человек делает, меня цепляет. Например, в Питере есть такой Эдик Михайлов, я его сам не знаю. Про него мне говорили, что он вообще не поет, но у ПОГРАНЗОНЫ есть несколько песен, самых моих любимых, их написан он. "Солнечные Круги", например. Он сам скрытно где-то живет, и то, что он делает, - это действительно помогает жить! Это классно. А здесь, в Москве, сталкиваешься с людьми... Вот, например, такой пример - ЗаИБИсты: с одной стороны, Дима Модель из ЛИСИЧКИНОГО ХЛЕБА - очень хороший мой приятель, мы с ним общаемся, разговариваем, но они перестали заниматься конкретно музыкой, они занимаются чисто какой-то революционной деятельностью. Аверьянов, если по их словам судить, очень ударился в ихнее движение. Они стараются и меня как-то туда вовлечь тоже. С другой стороны, мне все эти революции неинтересны. Мне это в лом - ходить, листовки вешать, печатать, что-то людям раздавать. Неинтересно. Хотя сами они мне симпатичны тем, что они не просто сидят, а чем-то занимаются. Это тоже точка зрения из провинции: мы там сидим, у нас человек десять есть, которые что-то делают... То есть в Актюбинске это было бы нормально, а здесь, в Москве, мне это неинтересно.

- А чем тебе интересно заниматься?

Ермен: Ничем! Собой! Собой мне, в первую очередь, интересно заниматься.

- Как именно - собой? Можно себя просто пристально отслеживать, можно заниматься самообразованием...

Ермен: Нет, не самообразованием. Просто жить. Самому. Стараться себя нормально... построить, если можно так выразиться. Чтоб в каком-то будущем стать нормальным человеком. В своем понимании. "Нормальный человек" - это вообще штампы, здесь, в Москве, вообще, я заметил, идет война терминов, люди из-за одного слова готовы сожрать друг друга, хотя на самом деле просто слов этих навыдумывали.

- Есть у одного музыканта (Кирилла Комарова) строчка: "Мы движемся так же, как люди, у которых в жизни есть цель"...

Ермен: Ты хочешь спросить, есть ли цель какая-то?

- Вообще я считаю, что ее может и не быть, но если у тебя есть, - скажи, интересно. То есть вот это "строительство себя" подчинено какой-то идее? Или оно спонтанно происходит?

Ермен: Нет, не спонтанно. Идея одна - остаться трезвомыслящим человеком, несмотря ни на что. Остаться живым. Независимо от каких-то принципов, людей...

- "Был ненавидим всеми, но остался живой"?

Ермен: Да, можно так понимать эту песню. Очень редко мы ее играем, - вот, в "Факеле" недавно... Ее можно как какую-то программу понимать.

- Выживание на духовном уровне?

Ермен: Да, в первую очередь.

- А насколько это трудно?

Ермен: Трудно? Трудно - оно всегда, каждый день; ты выходишь на улицу, - заставляют умирать. Каждый день. И ты обязан к следующему дню снова родиться.

- Слушай, вот странный вопрос: люди, которые тебя слушают впервые, реагируют по типу "ой, бля!" То есть однозначно офигевают. И при этом возникает мнение спонтанное, которое носится в воздухе, что, вот, был Летов, который сейчас, по мнению продвинутой части населения, скурвился совершенно, - и тебя воспринимают как некую надежду. Как того, кто может заменить в умах Летова.

Ермен: Не-ет... Хотя я не скрываю, что ГРАЖДАНСКУЮ ОБОРОНУ очень люблю. Мы все слушали и ГО, и Янку, и ИНСТРУКЦИЮ, и Чернецкого. Просто мы никогда такими вопросами не задавались...

- Я же не говорю, что ты косишь под Летова. Меня интересует твоя реакция на подобное утверждение.

Ермен: Реакция... (пауза) Не знаю, как ответить на этот вопрос. Да нет, нет, люди-то разные. Второго Летова быть не может. Где-то я читал такую беду, что двух Летовых на одну шестую часть суши будет уже как-то много.

- Тебя воспринимают не как второго Летова, а как некую замену Летову.

Ермен: Во-первых, Летов очень образованный человек, а я не такой.

- Да не в этом же дело, а в песнях.

Ермен: О своих песнях тяжело судить. Записали, спели, песня сочинена, сыграли. Не люблю об этом говорить, другие должны об этом говорить. Но Летова я уважаю. Люблю. По крайней мере, то, что он года до 1993-94-го сделал. Не только Летов, но и Манагер. Нравится.

- А последние Летовские альбомы слышал?

Ермен: Да.

- И как?

Ермен: Ужасно. Очень ужасно. Даже не в том, как это записано, а в том, что человек умирает. Мне тут один парень рассказал очень классную теорию, - а он сам фан ГО, и очень задавался вопросом, почему у Летова новые альбомы такие плохие. И мы думали-думали... то есть он думал, и потом сказал, что в "КонтрКультУре" было с Летовым интервью, и у него спросили, - мол, как ты к наркотикам относишься? Хорошо, говорит, отношусь, вот только ЛСД мне в руки не дается. Это был 1991 год. А потом, наверно, ему ЛСД в руки дался так, что у него крыша поехала. Начал записывать альбомы... На самом деле, они хуже. А ругаться - вот сейчас такая мания покатила, насколько я могу судить по Москве, по Питеру, по журналам, которые приходят. То есть очень сильно гнобят. Как ты говоришь, "продвинутая молодежь". Мне таким заниматься неприятно и просто неохота.

- Тут дело в естественной потребности человека находить себе некий идеал. И когда человек понимает, что идеал-то скурвился, он очень сильно обламывается. Причем на самом деле идеал может быть выдуманным...

Клещъ: Не могу не вставить фразу! Человек, у которого есть идеал, обычно - если он не совсем ебанутый - всегда предчувствует скурвывание идеала. Всегда. Чисто подсознательно. И не то что новый идеал у него возникает, но, по крайней мере, когда этот идеал скурвился, у него уже есть какая-то база, на которую он переходит.

Ермен: У меня было по-другому. В свое время, когда мы только начинали играть, очень сильно прикалывались на ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ, на всех сибирских вещах - ну, это было до всех этих "Русских прорывов"... А как поняли, что вышли уже на какой-то определенный, другой уровень, уже просто само собой стало это неинтересно. Мне, например, не в кайф слушать сейчас все эти сибирские дела, - мне интереснее послушать, что СОЛОМЕННЫЕ ЕНОТЫ делают, ПОГРАНЗОНА... даже ТЕПЛАЯ ТРАССА намного более интересна. Потому что когда слушаешь всех этих старых людей, то это уже не то. Нет того самого, что некоторые называют "рок", "молодость". А вот слушаешь те группы, которые сейчас играют, - это жизнь. То, что сейчас происходит.

- По-твоему, человек после определенного возраста уже не может быть естественно драйвов?

Ермен: Хотелось бы верить, что это не так, но жизнь кругом показывает иное. Вот взять, к примеру, Игги Попа. Слушаешь STOOGES - как бы они ни играли, как бы они ни записывались, это одно, а слушаешь Игги Попа... вроде, то, что он сейчас записывает, - с драйвом, нормально, но видно, что человек очень старый. Конечно, не все такие, - вот, я читал Берроуза, например. Вроде, старик стариком, ему уж сколько - 70 лет? И все равно из него все это прет. А некоторые какой-то порог перешагивают...

- Видишь ли, это от человека зависит.

Ермен: Ну да. Но вот ты мне приведи конкретный пример человека, который не состарился. В таком условном явлении как "русский рок".

- А что значит "состарился"? Вот Сашка Чернецкий, ему 32 года...

Ермен: Я, кстати, не слушал альбомов. Послушал у Клеща квартирник, мне понравилось очень. Какой это год был?

Клещъ: Да он пел-то старые песни.

- Я его слушала весной, он такой же.

Ермен: Я не имею о Чернецком никакой информации, до нас она очень плохо доходит...

Клещъ: Я тебе хочу сказать, что было три концерта, один у меня и два в клубах, и тот, что был у меня, был лучше. Почему - не знаю. Может, клубная атмосфера такая...

- Я к тому, что возраст не всегда влияет.

Клещъ: Возраст не всегда влияет, но он все равно старые песни исполнял.

Ермен: Я считаю, что, достигая определенного возраста, не внешнего, а духовного, человек, занимающийся роком, понимает, что рок - это говно. Этим не стоит заниматься. И поэтому всё, что он потом делает... он к этому относится цинично. Ему этого не надо. У него есть какие-то свои дела уже.

- А ты можешь допустить, что и для тебя настанет такой момент?

Ермен: Не знаю, не могу сейчас об этом судить. Я не знаю, что будет через неделю, через месяц. Постоянно меняешься. Я говорю, сейчас наступил период такой, что очень многое происходит, и чем дальше мы будем заниматься... Это песни надо слушать, а так я говорить не любитель.

- Понимаешь, когда человека поющего слушаешь и когда с ним же общаешься, то совершенно разную информацию получаешь - даже не на уровне фактов, а на уровне ощущений. Именно поэтому интересно разговаривать и, наверно, интересно читать такие разговоры... Песня - гораздо более непостижимая и таинственная вещь, чем разговор.

Ермен: Я могу сегодня одно сказать, а завтра другое, и я буду честен и там, и там.

- Но есть у тебя какие-то базовые вещи?

Ермен: Вот раньше у меня был критерий - честность. Но, вот, я тебе уже объяснил, что мы сейчас делаем, - я уже не могу сказать, насколько это честно и насколько нечестно. Разобраться уже сам не могу. Потому что мы по Москве сейчас походили, и нам говорят, что, мол, вы приезжаете, за несколько лет заматерели, просто не можете сыграть хуже определенного уровня... а в этом кайфа какого-то уже нет. Вот так! А некоторые говорят, наоборот, что новые вещи гораздо круче тех, что были старые. Хотя новые вещи, на самом деле, - это абсолютно другое. Просто мы приезжаем, и нас все долбят на этом альбоме "Парашют Александра Башлачева" - либо "Отбой", хотя "Отбой" еще как-то можно прибавить к тому, чем мы сейчас занимаемся, а "Парашют Башлачева" устарел уже давным-давно. Я, например, уже другой совершенно человек, чем был тогда. "Парашют Башлачева" был написан буквально за два месяца, это был такой период жизни, что просто эти песни пошли, были написаны, записаны...

Клещъ: "Парашют Башлачева" до некоторых людей только сейчас дошел, две с половиной тыщи километров - это не соседний район Москвы.

Ермен: Вся эта история - как мы вообще сюда попали, в Москву... У меня был товарищ, ныне покойный, - он захотел открыть в Актюбинске магазин наподобие "Давай-Давай". Он позвал меня - съездим со мной, говорит, поможешь. Я пришел к матери своей, говорю: "Мать, я хочу коммерцией заняться, дай мне денег". Она дала мне сколько-то там долларов, приехали в Москву, этот сразу меня тащит в "Давай-Давай". Я говорю: "Подожди, мне нужно примочку для гитары купить". И все деньги потратил на эту примочку. Потом поехали в магазин, он пока выбирал болты всякие, майки, я каталог смотрел, искал группу СОЛОМЕННЫЕ ЕНОТЫ, - у меня записи были, я послушал и сразу понял, что это наши люди. А их в каталоге нет. Я спросил у продавщицы телефон, чтобы как-то с этими людьми связаться, она дала. Мы созвонились и устроили им концерт, они к нам приезжали - ОГОНЬ, ЕНОТЫ и ОЖОГ... А раньше у нас даже мыслей не было ехать в Москву, в Питер. Мы были наслышаны, что там клубы, а к клубам относимся вообще... то есть ужасно. Хотя "Факел" я увидел, - это совсем другой клуб.

Клещъ: Понимаешь, клуб в понятиях 70-х-80-х годов и клуб...

Ермен: Нет, я представлял как клубы 90-х годов. Там свои тусовки вокруг определенной группы, приходят, бухают сидят.

Клещъ: Ничего подобного. Вот "Факел"...

Ермен: Фо Мин сказал, что таким группам как АДАПТАЦИЯ, нашим, актюбинским, в Питере вообще невозможно будет сыграть. Дать нормальный концерт.

Ермен Анти. Москва, 20.11.1997. Фото автора

- Ну почему, можно попробовать.

Ермен: Еще по примеру ПОГРАНЗОНЫ - говорят, они с 1992-93 года играют, то есть в одно с нами время начинали, и у них в Питере был один концерт. Я не знаю, насколько это правда.

- Пока своей задницей все это не продолбишь, судить, наверно, не стоит. Видишь, в Москве-то ты нашел ведь того-сего.

Ермен: Хотя, с другой стороны, электрический концерт в этой стране очень тяжело делать.

- Акустический в этой стране еще труднее делать!

Ермен: Ну почему? Я, например, последние полгода, за исключением Актюбинска, концерты играю только под гитару. Последний раз, до Актюбинска, мы играли в Алма-Ате, это был май месяц, и то это чистая случайность, что там получилось.

- В Питере акустика даьше квартир физически не может выбраться.

Ермен: Это нормальный уровень - квартира. Вполне. Не, зал - это классно, но очень редко бывает. Я в зале играл один раз. В основном - по квартирам.

- Квартирники плохи тем, что туда ходит мало народу и, к тому же, одни и те же люди. Дело ведь не в том, чтоб тебя узнали миллионы и ты бы стал всемирной рок-звездой, - и тебе это не нужно, и миру, наверное, тоже. Дело в том, чтоб информация о тебе и информация в виде твоих песен дошла до максимального количества людей, которым это надо, хотя они пока об этом не знают. Они услышат и поймут - вот как ты услышал ЕНОТОВ и понял, что это свои люди. А для этого нужно, чтоб аудитория была разной, чтоб она была немножечко большей, чем квартира.

Клещъ: Дело в том, что в квартире можно играть концерты, а где еще? В клубах, где сидят-выпивают-закусывают?

Ермен: Самое реальное, что мне больше всего нравится, - это ДК. Там что-то сохранилось с каких-то старых времен.

Клещъ: В кинотеатрах еще!

Ермен: Вот у нас есть ДК Железнодорожников, классный зал.

- У нас есть кинотеатр "Космонавт" мест на 600. Еще есть Лекторий Зоопарка под акустику, но там бардовская точка, туда мало-мальски экстремистскую, по их понятиям, музыку не пустят играть.

Клещъ: Что в твоем понятии "экстремистская музыка"?

- Да в моем-то понятии это одно, а в другом - другое.

Клещъ: Я считаю, что такие группы как АДАПТАЦИЯ, ЕНОТЫ, ПОГРАНЗОНА - это уже вовсе не панк никакой, и не рок, тем более.

- А что это?

Клещъ: А хрен его знает.

Ермен: Не, не хрен его знает, а такое движение. Сопротивления. Которое по всей стране есть.

- Сопротивления чему?

Ермен: Сопротивления миру, который пытается просто засосать. Не знаю, веришь ли ты в то, что все грядет к какому-то концу такому классному. Я не верю, - я знаю, что как сейчас наступило, так и будет уже все. До конца. Ничего уже не изменится в этом плане. То есть, в принципе, из этих групп, которые что-то делают, никто не станет - ни я, ни кто-либо другой - какими-то звездами, никогда не будут собирать залы по 200-300 человек, все останется вот на таком уровне. Единственное, что мы можем сейчас сделать, - очаги внутренней жизни создать, а что из этого получится или не получится, это уже не наше дело. Вот я о чем спорил с ЗаИБИстами - они собираются воспитывать какие-то там грядущие поколения. А мне не то, что неинтересно, - я просто в это не верю. Невозможно это. Неинтересно мне всеми этими делами заниматься, воспитанием кого-то, чего-то.

- Видишь, "воспитание" - это всегда втулёж какой-то. А можно не воспитывать, а показывать что-то правильное, хорошее и надеяться, что в это врубятся.

Ермен: Все равно ты преподаешь мораль какую-то определенную, хотела бы ты этого или нет.

- А морали быть не должно?

Ермен: Она есть все равно.

- Ну, а коли она есть, она может быть высказана и преподана?

Ермен: Независимо от тебя. Хочешь ты этого или не хочешь.

- А откуда она берется?

Ермен: Из поведения, из жизни. Ты можешь на все это даже внимания не обращать, но определенная мораль есть. В поведении любого человека есть какая-то мораль. И из всего этого потом складывается какая-то общая похабная, пошлая мораль.

- То есть бывает мораль общая и чпстная?

Ермен: Да.

- Тогда почему из частного, которое хорошо, складывается общее, которое говно?

Ермен: Потому что мир так построен, что когда люди делают что-то общее, оно обязательно будет плохо.

- Так что да здравствует индивидуализм?

Ермен: Нет, не индивидуализм, выраженный конкретно... Просто я все время убеждаюсь, что каждый не то что сам по себе, а сам за себя. Если не пиздеть, не обманывать себя братскими идеями, то в конечном счете получается так.

- То есть пусть немногих, но духовно близких людей нет?

Ермен: Обязательно есть. Конечно.

- Тогда уж не каждый за себя, а некие микрообъединения людей - на духовном уровне.

Ермен: На духовном - да. А на частном - нет. На духовном - это уже другой разговор. Единственное, что нам осталось - искать себе подобных. Я уверен, что, даже не приезжая в Москву, таких людей, какие нам нужны, мы бы сами себе нашли.

- Этот мой друг, который дома пишет альбомы, - он их пишет отчасти так, как будто посылает сигналы в пространство в надежде найти человека, который отреагирует на них таким же образом, каким они посылаются. А я считаю, что восприятие настолько индивидуально, что даже если кто-то совершенно искренне пропрется от этих песен, он все равно будет на них реагировать иначе, чем автор. И таким способом найти себе подобных невозможно.

Ермен: А чего он хочет, этот твой товарищ?

- Чтоб нашлись люди, которые реагируют на окружающую действительность так же, как он.

Ермен: Посредством выпуска магнитоальбомов?

- Да.

Ермен: Для чего? Есть вопросы, на которые очень тяжело ответить. Для чего? Зачем? Когда их задают...

- Наверно, ему хочется не чувствовать себя одиноким в этом мире. Вот ты говоришь: "Каждый сам за себя" - это одиночество.

Ермен: Не знаю, что под одиночеством понимать.

- Все зависит от того, насколько оно тебя зарубает.

Ермен: Каждый человек одинок. Кто насколько это понимает. В себе. Понимаешь, кто-то говорит, что нет такой проблемы как одиночество, куча друзей, все дела. А у кого-то тоже куча знакомых, а он говорит "я одинок". На самом деле, такие трагичные вещи не для интервью. А то еще спрашивают: "А веришь ли ты в Бога?"

Ермен Анти. Москва, 20.11.1997. Фото автора

- Я таких вещей не спрашиваю!

Ермен: Нет, я вообще. Многие спрашивают, очень глупый вопрос. Как можно к человеку подойти и обратиться: "А веришь ли ты в Бога?"?

- А есть у тебя конкретные темы, на которые ты не любишь говорить?

Ермен: Ты их как раз подняла своим разговором.

- Да?

Ермен: Да. Надвинула так.

- Но, к примеру, вопросы личного плана я никогда не задаю. О семье...

Ермен: Есть люди, которые как раз о семье могут очень интересно рассказать.

- Если личные дела как-то мощно отражаются на творчестве, то о них стоит спрашивать, а если нет, то зачем?

Ермен: Потому я тебе и объясняю, что меня группы не интересуют, а интересуют конкретные люди, которые что-то делают. Фо Мин, например, - когда он в Актюбинск приезжал, недели 2-3 назад, я с ним познакомился, и вот, мы играем вместе. Немного националистически настроенный человек. Я, например, интернационалист голимый, то есть мне все равно - нации, расы, я к этому отношусь очень спокойно. "Ты пойми, - говорит он, - я испытал это на себе, ненависть ко мне цыган, прибалтов... на собственной шкуре испытал. Ну и что, я от этого плохой человек? Я для тебя стал хуже?" Вот так, видишь.

Клещъ: Я этого не понимаю. Получается, что мне надо сейчас прекратить с тобой всякое общение, потому что когда меня резали на пути из Туркестана в Кзыл-Орду... извини! То есть что у меня должно быть к казахам?! Или, вот, со мной работал чеченец - замечательный человек...

- Каждый человек может быть либо хорошим, либо плохим, национальность тут ни при чем.

Клещъ: Мне глубоко пофигу, среди каждой национальности есть говно, а есть нормальные люди. А поскольку в мире всегда больше говна...

- Я считаю наоборот. Наверно, я идеалистка, но я считаю, что хороших людей больше.

Ермен: Да, у тебя такая позиция, я заметил. Ты во что-то еще веришь.

Клещъ: Это хорошо!

- Несмотря на то, что я уже старая тетка?

Ермен: А сколько тебе лет?

- 35.

Ермен: А... ну да...

Общий смех.

- Меня Клещъ парил по телефону: "Почему ты Ермена мальчиком назвала?" Так мне что, дедушкой, что ли, тебя называть?

Клещъ: Дедушка Ермен...

Ермен: Дедушка Летов. В "Связи времен" так пишут.

Клещъ: "Егор Летов - король туалетов". Надпись в туалете в общественном.

Ермен: Вот если посмотреть на ОБОРОНУ, - здесь насчет нее все скисли, кроме ботвы какой-нибудь, а к нам только-только доходит. Смотришь - художники бородатые, заходишь к ним в мастерскую, - там кассеты Летова. Или стали студийные выпускать. Им говоришь: "Мы вам лет 5 назад приносили это слушать, вы не хотели", - они говорили тогда, что это неинтересно, им тогда было интересно ДДТ. А сейчас смотришь, - до них только дошло. А в Узбекистан, наверно, в следующем веке дойдет. Хотя Питер, мне говорили, - самый такой город ГОшников, больше всего народу собирается на их концерты...

­

Никакой логической точки нет, - разговор сам собой закончился. Потом Ермен попел - немного. А через неделю они с Клещом приехали в Питер, и я им сделала квартирник. Пока на этом всё.

Екатерина Борисова
Опубликовано в журнале "Осколки" (СПб) №9/1998 в сокращении

   
Главная Номера Круги на воде Кладовая Фотогалерея Мнения Ссылки

Hosted by uCoz