ХИРУРГИЯ БОЛОТА
В начале мая в городе Пензе прошел небольшой фестиваль под понятным только его организаторам названием "Пламя Парижа-2".
Есть ли в этом событии повод для того, чтобы писать о нем три месяца спустя нечто большее, чем обычная "информашка"? Типа: присутствовали пензенские группы СОТВОРЕНИЕ, БАРАНЫ В АФРИКЕ, РТ-2, ОССАРИС, АДАМ СИТ, барды Милованов и Рассказов, а также приглашенная ЮГЕНДШТИЛЬ из Питера, неприглашенная, но приехавшая ОТЕЛЬ КАЛИФОРНИЯ из Казани и три иногородних журналиста?
Пожалуй, что нет, если не считать поводом бесконечную доброту организовавшего всё это Никиты Артемова. Да еще с десяток разрозненных мыслей, не дающих покоя голове.
Что такое провинциальный фестиваль – при том, что даже столичные, наподобие великих "Индюков", в условиях стремительно тающей материальной, да и идейной базы превращаются ныне во что-то малосъедобное?
Провинциальный фестиваль – это отсутствие средств или же не врубающиеся ни во что (а часто ли бывают врубающиеся?) спонсоры. Это оператор, запросивший нереальные деньги (и получивший их, ибо откуда же взять другого?) за то, что оба дня фактически не работали мониторы. Это невозможность пригласить мало-мальски приличную группу из другого города, – и приходится выстраивать компромисс между теми, кого позвать очень хочется, и теми, на кого реально хватит денег, и кто согласится ехать куда-то к черту на рога непонятно зачем. Провинциальный фестиваль – это когда организаторы пытаются выбрать из местных что-то наиболее достойное, да при этом учесть симпатии, антипатии и междусобойчики; в результате большинство достойных – или им так кажется – остаются таки за бортом и в знак протеста играют параллельно фестивалю на стриту, называя это не иначе как "Акцией "Рок против Рока"". Куча обид, никаких результатов. Провинциальный фест – это голый энтузиазм, это никакой толковой рекламы, никакой упредительной прессы и пара строчек постфактум, – и то, если те, кого пригласили из журналистов, соблаговолят что-то написать.
Это Пенза? Да Господь с вами, это может быть везде. Провинциальный фестиваль – хирургический срез состояния рока в стране. Это питательная среда для столичных фестивалей. Это полигон для полуизвестных групп. Это место, куда снобы ездят фыркать, а не-снобы – искать новые имена. Это все, что угодно. Это наша жизнь.
Один знакомый металлист из глушайшей деревни объяснял мне, почему он стал именно металлистом – от недостатка информации: до провинции прежде всего доходят попса и металл: теперь – из киосков звукозаписи, раньше – из радиосолянок. Попса приходится на долю девочек, мальчикам остается то, что посолиднее – металл. Сначала все это слушается и усваивается. Потом кто-то начинает, по слухам у кого-то что-то разузнав, переписав со случайной кассеты, услышав по радио, вычитав в журнале, записывать другую музыку. Потом кто-то берет в руки гитару – не для того, чтобы запиливать или бренчать, а для того, чтоб играть. Когда таких ненормальных – нормальная провинция по-прежнему слушает попсу и металл – становится больше, появляются группы. Одна-другая-третья (групп, запиливающих или ласкающих девичий слух, на этот момент уже хватает). Потом из этой питательной среды вырастает некая одна группа, слух о которой каким-то образом докатывается до столиц. Ее приглашают, она ездит, иногда уезжает насовсем. Иногда возвращается домой, становясь для столиц лицом данного конкретного города (впрочем, даже столицы когда-то побывали "городом одной группы"). Прочие остаются питательной средой. Бывает, что лиц-групп становится несколько. Их приглашают, они ездят, иногда уезжают совсем, иногда возвращаются домой. Прочие остаются питательной средой. Появляется второе поколение, подражающее уже не заезжим, а местным светилам и легендам.
Иногда такой город выбивается в столицы рока. Но это редкость.
Провинция – физиологический раствор. Лучшие переваливаются через край родной чашки и удирают, ностальгически возвращаясь иногда на месяц-другой в родные края. Лучше быть живой собакой, чем мертвым львом. Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Но столичная жизнь вдруг оказывается жесткой и неуютной. Великая пензенская группа КЕНГУРУ потеряла двух участников, по разным причинам не вписавшихся в питерскую бесприютную эмиграцию. Вернувшись на время фестиваля домой, они показали, чем завершился процесс, начавшийся еще в Пензе. Два человека в черном, желтый свет прожекторов, пофиг неработающие мониторы, действо. Тексты – Козлов, акустическая гитара – Козлов, медитация – Козлов. "Закатилося солнце красное за дома пятиэтажные, за дома пятиэтажные закатилося солнце красное..." Мантры. Навороты – баян – Умнов, продолжительные навороты, утягивающие, кружащие, крутится-вертится мир голубой, только мир – черный. Мрачный наркотический минимализм. Если нырнуть в эту воронку, докопаться до общей темы, то это – секс в отсутствии любви. Секс не грязный, но бытовой, не возвышенный, но аналитически препарируемый. Результат тяжел и неуютен, болезненная невозможность полюбить, ни тепла, ни контакта, нелюбящая пара в пустой комнате – чем заняться, куда деваться от жизни? "Ты в себя, я в себя давай спрячемся. Ты мое, я твое перепутаем. Ты в меня, я в тебя давай спрячемся…" Заколдованный круг. Водоворот. Действо. Аналогов этой группе я не вижу.
Впрочем, кто в столицах слышал КЕНГУРУ?
Провинция – в среднем на одну классную группу девять плохих. А на концерты приходят слушать все и всех, потому что кто-то кому-то обязательно друг, родственник или собутыльник, и тащатся на всех, – то ли по причине разнообразного родства, то ли потому, что ничего другого не слышали. А те играют плохо, потому что хорошо еще не научились, или не хотят учиться, или вообще к этому не способны. Плохо снимают чужое или плохо пытаются делать свое. Ну и аппаратуры, всяко, никакой. А публика радуется – "наши дают!" – и кто-то пьяный, гремя сумкой с пустыми бутылками, обязательно орет: "Саша/Коля/Вася, давай!", и группа, имеющая в составе Сашу, Колю и Васю, думает, что уже крутые, уже герои рок-н-ролла, и вроде больше ничего и не надо. Столичный снобизм в этом случае, может, и невежлив, но ничем другим его заменить невозможно. Плохие группы.
Уже год мечтаю послушать еще одну пензенскую как бы легенду – группу ФУНЕРАЛЬНЫЕ ФЛОВЕРА. Что играют и как, понятия не имею, название больно завлекательное. Опять так и не услышала. Жалко.
Швондер, он же Шурик Милованов – дитя провинции. Милый, поет под гитару катастрофически быстро садящимся голосом, и вроде искренне, и довольно складно, и донести что-то такое хочет, но похоже при этом на все сразу: и на Баша, и на Высоцкого, и на КАЛИНОВ МОСТ, и на Кинчева, такая каша офигительная, как из селедки с вареньем – по отдельности вкусно, а вместе... Ездил в Питер петь на стриту. Обломался, вернулся домой.
Куда ж деваться от жизни?
Провинция: на углу местного Арбата – Московской – и какой-то другой улицы, возле фонтана, задрипанное и заблеванное летнее кафе. С краю горка совковых гитар, барабанов и усилков – аппарат. Акция "Рок против рока". Подходит пьяный жирный урлак, начинает наезжать – пойте блатняк, пойте Одессу. Вовка Еремин – самый чистый, самый светлый музыкант Пензы, от песен его просто плакать хочется, не бывает такого, не может быть так пронзительно-светло – Вовка Одессу не поет. Его сгоняют со сцены. Бьют, кажется. Выходит какой-то по виду "афганец", поет что-то из Розенбаума. Прогресс и плоды перестройки: приходит мент и защищает музыкантов от урлаков. Урлаки уходят. Вовка больше так и не поет.
Группа ТРАКТ, все тог же угол у кафе. Вася Сибаев (из группы ОБМАНУТЫЙ МИКРОБ, богата Пенза на завернутые названия, есть еще и АКВАБИТЛ) – на ударных, некто Петрович – мальчик с очень хорошим лицом – на басу, ангельчик Воропаев (не тот) в пиджачке – вокал. И – ну, елки, вот на таком-то, оказывается, аппарате, на таких инструментах и такой слышимости и надо делать панк-рок! Вот он, родимый, во всей красе и звуковой грязи, во всей непосредственности дебильно-похабно-эпатажных текстов, батюшки, прелесть-то какая! SEX PISTOLS в полный рост. Ура! Есть панки не только в Сибири. И даже в пиджаках.
Рассказов на фестивале – уже крутой, уже миф, уже пропивший половину голоса. Но тот, что остался, – надолго ли хватит? – взмывает под потолок, бьется о стены; и злость ужасная, и обида, что все не так с этим парнем, все наперекосяк... "И в произвольном пекле наших страстей танцы сердец не любят предела... Вера стоит пред испугом теней, которых в нас больше, чем силы и тела", и "о-о-о!" – этот особенный, вибрирующий, проклятый Сашкин голос – на волю, и вверх, вверх, в небеса.
ЮГЕНДЫ Пензе, конечно, дали. Молодые совсем ребята, но сыгранные удивительно, и знают, чего хотят от себя и от своей музыки. Прав Михаил Шишков, – одна из самых многообещающих питерских групп. А Пенза, наслушавшись своих металлюг, к звуковому валу индастриала оказалась таки не готова, – ЮГЕНДШТИЛЬ смел всех, это не давление на психику, это просто драйв, – и люди выходили, пошатываясь и мотая головой: "Нет, после этого ничего уже слушать нельзя". Ну, так уровень, братцы, уровень...
Разговоры в гостинице с Пашей Волковым, группа СОТВОРЕНИЕ, очень славный парень, приятные песни с явным христианским уклоном. Понимает, что клавишник и группе хорош, а гитарист совершенно беспомощен, но понять ничего не собирается: мне и так хорошо. Мы никуда не лезем и ни на что не претендуем. Дилемму – друзья, но плохие музыканты или хорошие музыканты, но не друзья – решает однозначно в пользу друзей. Типично ли это только для провинции? Не знаю. Человек достойный.
Великолепный Дима Устинов, похожий лицом на древнего ацтека, ритм-энд-блюз в крови, шикарный голос, что ни песня – то хит, потенциал огромный, Боже ж мой, почему его никто дальше Пензы не знает? И как все в провинциальном болоте, страшно хочет съездить в Питер. Зачем? Что дает столица, кроме информационного поля и права умереть, простудив душу на гнилых и холодных ветрах жизни? Где проще утонуть – в болоте или в океане? Любой город – провинция, в столице потеряться даже легче. В Питере есть своя экологическая ниша, своя чашка с питательным раствором, свои нераскрученные, забытые, не ставшие звездами по стечению обстоятельств, по лени, по облому, по пьянству, по невозможности найти кого-то, кто бы тобой вовремя занялся. Был Боря Чистый, прозвище Боб Второй, группа НАБЕРЕЖНАЯ ЛИМПОПО, звезда квартирных сейшенов 1987-88 годов, красивый мальчик со злым лицом, по-КИНОшному хитовыми текстами и невероятной силы голосом, – где он теперь? Есть Илья Семкин, дивные стихи-тексты, много лет поет, никто его не знает. Есть Олег Кулаков по прозвищу Мурр из давно распавшейся рок-клубовской группы МАСТЕРСКАЯ, катастрофически невезучий, пишет редкие по красоте и профессионализму баллады и блюзы... Есть Алик Жерновский, группа ГРАФИКА; один непрофессионально, из репетиционных записей собранный магнитоальбом, никакой раскрутки, старое надоело, новое не пишется, звали на гастроли, да денег не нашлось, да и вообще, кому это нужно… Кому вообще все это нужно? В Москве тоже с десяток провинций, в стране множество городов, каждый знает свой, каждый знает людей, которых везде много, – Таганрог, Воскресенск, Конаково, Хмельницкий... Великие Луки, Уфа, Вятка, Ташкент... Ростов, Львов, Харьков, Киев... Москва, Питер, Питер, Москва. Провинция. Питательный раствор.
Эх, да что там...
Екатерина Борисова
Опубликовано в газете "ЭНск" №2(26)/1993
